Привет, друзья! Это очередная текстовая версия фильма о самых загадочных художниках Таганки. В этой части речь пойдет о Константине Коровине. Подписывайтесь на мой канал, и вы всегда узнаете что-то новое о Таганском районе и его славных жителях.
Итак, давайте приступим…
Сегодня мы не просто познакомимся с творчеством великого художника, но и попытаемся провести мини-расследование чтобы установить, где на Таганке он провел свое детство.
Жизнь Константина, или как его все называли, Костеньки, была подобна комете, о которой он написал в своих мемуарах уже на закате жизни.
В ученические годы Коровин отдавал предпочтение пейзажу, который станет его излюбленным жанром на протяжении всего творческого пути. В 1887 г. художник написал в своем дневнике: “Пейзаж… В нем должна быть история души, он должен быть звуком, отвечающим сердечным чувствам. Это трудно выразить словами. Это так похоже на музыку…”. Обучаясь в пейзажной мастерской у А.К.Саврасова, Коровин, как и И.И.Левитан, стал одним из любимых учеников этого педагога.
В 1882 г. Константин оставил Училище живописи и поступил в Петербургскую академию художеств. Однако уже через несколько месяцев он был разочарован “духом академического обучения” и вернулся назад, в Москву. Как раз тогда в училище появился новый преподаватель, одаренный художник Василий Дмитриевич Поленов, ставший для Коровина любимым педагогом и духовным наставником. Впечатлительный Константин, подверженный острым приступам меланхолии, неверия в свои силы и частой смене увлечений и настроений, находил в своем учителе трогательную заботу и внимание. Оставшийся к этому времени без отца и матери, он проводил много времени в семье Поленова, которая стала для него родной.
От Поленова, провозглашавшего в своем творчестве “культ глубокой натуры”, Константин впервые узнал об импрессионистах. Работая в его мастерской, он написал несколько пейзажей, в которых уже ощущалось то неудержимое стремление передать яркость и чистоту цвета, трепетность солнечного света и воздуха, которое так характерно для искусства импрессионистов.
Несколькими годами позже, когда Константин Алексеевич побывает в Париже и познакомится с современной французской живописью, он воскликнет: “Импрессионисты… у них нашел я все то самое, за что так ругали меня дома, в Москве”.
В 1885 г. благодаря Поленову Константин познакомился с известным промышленником и меценатом, человеком редкой художественной одаренности Саввой Мамонтовым, который не только сам пробовал заниматься музыкой, поэзией и скульптурой, но и всячески поддерживал талантливых людей. Еще в 70-е гг. в его подмосковном имении Абрамцево собирались известные художники, артисты, поэты, среди них – Репин, Васнецов, Шаляпин, Станиславский. В 80-е гг. мамонтовский кружок вместе с Левитаном и Врубелем стал посещать и Коровин. Остроумный, подвижный и талантливый Костенька Коровин быстро стал любимцем общества. Для театра Мамонтова молодой художник начал создавать свои первые декорации. Оформив по эскизам Виктора Васнецова декорации к опере Н.А. Римского-Корсакова “Снегурочка”, Коровин открыл в себе дар театрального художника. Не случайно в первые годы самостоятельного творчества в художественных кругах Коровин был известен больше как декоратор, нежели живописец.
Александр Бенуа, хорошо знавший Коровина, писал о нем так: “О Коровине мы уже говорили как о художнике, обладающем необычайным колористическим даром. Этот дар он проявил в своих этюдах с натуры, удивительно верно и тонко передающих своеобразную прелесть северной природы. Но, пожалуй, еще ярче сказалось это дарование в его декоративных работах. Здесь он является творцом своеобразных, очаровательных созвучий, блестящим симфонистом и в то же время чутким и тонким поэтом”.
Действительно, судя по воспоминаниям, коих о Константине Алексеевиче Коровине написано множество, он как бы сочетал в своем творчестве живопись, поэзию, и музыку, пленяя всех вокруг, – мужчин и женщин, чопорных старух и молодых хористок, своих учителей, своих учеников. Он очаровывал людей и будучи пятнадцатилетним, только пришедшим на живописное отделение Московского училища живописи, ваяния и зодчества, и став преподавателем этого Училища, уже сорокалетним.
Его любили, так как он возбуждал большой интерес всей своей оригинальной личностью, гармонически связанной с его прекрасным искусством. Он был мастером на всякие шутки и выдумки, и все у него получалось легко, свободно и очаровательно.
Он мог бы вообще не иметь дела с кистью, а заняться, допустим, стихосложением, так как с легкостью рождал стихотворные импровизации. Частенько разыгрывая друзей, читал якобы новые стихи Бальмонта или Северянина, которые на поверку оказывались его собственными сочинениями. А каким великолепным прозаиком стал он под старость!
Если же судьба повернула бы его путь в консерваторию, не исключено, что был бы он известным певцом, ибо современники неоднократно вспоминали о его красивом бархатном баритоне, удивительной музыкальности и любви к пению. Он часто пел на дружеских вечерах. Особенно любил исполнять арию Евгения Онегина.
Итак, я думаю вы составили себе представление об этой незаурядной личности, и что важно – Константин Коровин был великим выдумщиком, мастером розыгрыша, переходящего в мистификации. Да и слог у него, как у писателя, был недюжинный. Вот здесь, на мой взгляд, и таится проблема, связанная с описанием детства, семьи и юных лет художника, имеющая прямое отношение к нашему расследованию.
Дело в том, что о детстве писателя исследователи в основном узнают со слов самого Коровина в его автобиографической книге “Моя жизнь”, написанной в эмиграции уже 73-летним больным и отчаянно нуждающимся в деньгах художником по заказу его почитателя некого С.Ф. Дорожинского, определившего тематику мемуаров, и в интервью, которые Коровин давал журналисту Сергею Глаголю (Голушеву).
Я ознакомился с этим творчеством Коровина и могу определенно сказать: написано талантливо, но не выдерживает критики, как достоверный источник. Скорее Константин Алексеевич описал свои фантазии на тему детства, окрашенные глубокими эмоциями, легендами и переживаниями. Здесь сплошные небылицы: от строобрядческой традиции в семье и внешности деда – гренадерского роста, баснословных капиталов, которыми тот якобы ворочал до той самой огромной красной кометы, которую он наблюдал по вечерам в детстве. Все эти воспоминания никак не подтверждаются фактами. Однако я не задался целью разоблачать “творческие художества” писателя Коровина, а пытаюсь определить место, где прошли детские годы (примерно с 1861 по 1866 года) великого художника.
Согласно сайту “Узнай Москву“, усадьба (а точнее оставшийся флигель) Михайло Емельяновича – деда братьев Коровиных, находится по адресу Товарищеский переулок, дом 24. После разорения семьи Коровиных, цитирую: “часть владения между нынешним Товарищеским и Большим Рогожским переулками перешла к купцам Ершовым – друзьям Коровиных (А.Н. Ершов был крестным отцом Константина). Дом № 24 до 1917 года принадлежал Алексею Ивановичу Ершову. В середине ХХ века второй – изначально деревянный – этаж был заменен на кирпичный. В настоящее время дом стоит на государственной охране как выявленный объект культурного наследия”. Конец цитаты.
А вот, что о дедовском доме пишет сам Константин Коровин: “Я помню прекрасный дом дела на Рогожской улице. Огромный особняк с большим двором; сзади дома был огромный сад, который выходил на другую улицу, в Дурновский переулок. И соседние небольшие деревянные дома стояли на просторных дворах, жильцами в домах были ямщики. А на дворах стояли конюшни и экипажи разных фасонов…”.
Также автор воспоминаний говорит о колонном зале в большом доме и о том, что его отец после смерти деда в отчаянии говорил, что они разорены, а дом будет продан. Но не буду далее утомлять читателя, перейду к значимым фактам. Дом стоял на одной из Рогожских улиц (а их было 4), особняк был одним из крупнейших на улице (вокруг были деревянные дома поменьше), дом (участок) был в собственности семьи, из большого сада было видно Дурной переулок, вокруг жили ямщики. Ни по одному из этих критериев дом 24 по Товарищескому переулку не подходит. Единственное объяснение, почему все-таки этот участок как-то можно связать с именем Коровина, это тот факт, что на плане Москвы, составленном топографом Хотевым в 1852 – 1853 годах, владение под номером 497 (на его месте стоит упомянутый дом 24) принадлежало “Коровиной Василисе Михайловне, Богородской купчихе, в переулке Дурном”, которая приходилась бабкой братьям Коровиным по отцовской линии.
Давайте будем честны: если даже половина фактов, изложенных Коровиным в своих воспоминаниях, правдивы, то с натяжкой место, где Костенька провел свои первые пять лет жизни можно атрибутировать как Большая Алексеевская, дом 32 (участки 517 – 518 на плане Хотева). Конечно, это не Рогожская, а Большая Алексеевская, более того, участок принадлежал клану купцов Ершовых, близких для Коровиных людей, но, с другой стороны, это был довольно крупный дом и действительно большой сад с выходом на Дурной переулок.
Домысливать, как это делают некоторые исследователи, что этот участок Михаил Емельянович Коровин арендовал или записал на тех же Ершовых я не буду. Искать причину трансформации детских воспоминаний Константина Коровина в сказочную повесть, где есть место соседям -ямщикам с Рогожской улицы, старообрядцам и красным кометам считаю бесполезным.
Итак, что в итоге? Раннее детство великого живописца Константина Коровина прошло в Рогожской части, но, к сожалению, какого-либо влияния на художественное осмысление окружающего мира оказать не успело. Да и много ли он мог запомнить в таком юном возрасте.
Продолжение следует – Самые загадочные художники Таганки. Часть 2.
Сергей Кондратов
